я на тебя всегда так смотрю, мне кажется, уменьшительно-ласкательное, ты искусство.
уменьшительно-ласкательное! я тоже так на тебя смотрю.
прячусь среди простыней, подушек и одеял, боюсь бьющей в глаза темноты, проснусь завтра рано, буду смотреть на снег. отец говорит, что погода сейчас такая паршивая, что хоть хватайся за голову и вой, а я говорю ему, неприятно кривя рот, что достоевский говорил иначе, достоевский говорил, что для человека с душой в любой погоде есть красота. отец замолкает, ему становится неприятно. для отца достоевский - это, я бы сказала, жизнь, но на самом деле, наверное, смерть. а когда-то есенина любил, а когда-то есенина боготворил, а когда-то со мной, разложив сборники, над есениным плакал, размазывая слезы по щекам кулаком.
у меня есть две манеры, которыми я беззастенчиво пользуюсь постоянно.
иногда я качаю головой, патетически как-нибудь вскидываю руки и протягиваю, повышая голос и разбивая на слоги, "ну это же не-вы-но-си-и-мо".
иногда я закрываю лицо ладонями, развожу пальцы и проговариваю либо мелко и быстро, "господи. господи. господи", либо медленно и шепотом раз, вытягивая в конце.
я не помню, откуда это вообще, но когда у меня снова лежит на коленях голова, и я перебираю волосы, всматриваясь в паркет под ногами, а голова, лежащая на коленях, смеется и плачет попеременно, я проговариваю: что, так плохо, что даже хорошо, так хорошо, что даже плохо? и голова прячет лицо в ткань моих брюк. чудесная формула такая. главное, правда описывает.