In every mirror I see my worst enemy
In every mirror I see my worst enemy

Doctor I've been thinking
That maybe this thinking
Is gonna be the end of me
...
Am I too far gone? Doctor tell me straight
Am I too far gone? Did I come too late?
Am I too far gone? Do I have the time?
Am I too far gone to walk a straight line

?

?

мне нужно сделать столько, что проще прямо сейчас лечь и умереть, сейчас вечер, и что же я делаю? конечно, я сижу на полу в окружении неадекватного количества книг, разбитых статуэток и дисков, рассыпавшихся конспектов и листочков, которые упали с полки над рабочим столом, и плачу, заливая эти самые книги, осколки и листы. у меня болит живот от страха, у меня болит голова, я хочу заснуть прямо сейчас и не просыпаться, пока я не попаду каким-нибудь образом в кротовую нору, которая отправит меня в тот день, в который я уже поступил, ношу красивые твидовые пиджаки, которые смотрятся на мне чудесно, в общем, я успешный парень, который находится за тысячу километров от этого места.
в общем, там, где я не я.
иначе я не хочу.
потому что именно так выглядит ответственное, логичное и рациональное поведение, достойное гордости вашей матушки, не правда ли, мистер колфилд. потому что именно так поступают в клубе грустных идиотов, не правда ли, мистер колфилд.

@темы: music, see, hahaHA i'm dead inside

---

я такой веселый парень.

.

заметка на будущее не шутить про переломы собственных костей.

@темы: hahaHA i'm dead inside

---

.

хочу вложить последние сорок восемь часов в красивый квадратный конверт с подписью для самого себя: знать, что эти два дня, осязаемые и теплые, есть, лежат в цветочной коробочке с письмами и открытками; иметь возможность с осторожностью достать их, не тронутые подчас сомнительной операторской работой памяти, рассмотреть, вспомнить, прочувствовать - а затем положить обратно. сегодня вечер субботы, а я так и не испортила слезами свой чай. к сожалению, я не умею переводить время напрямую в фотокарточки, поэтому пишу об этом (сюда - чтобы не писать на обоях, наверное. еще потому что Е. сказала перестать ныть и начать писать о хорошем). а все чудесник и просто принц билли, чей (или все-таки чехова? мы, кажется, так и не определились) день рождения мы отметили просмотром андерсона.
сейчас, правда, снова болит голова, я чувствую усталость, но, хей, я не умираю, а это огромное продвижение вперед, прямо-таки победа. во всяком случае, мне хочется думать именно так.
можно даже оставшийся от вечера кусочек потратить на чтение. чтение, господи. я уже не помню, когда я решала, что могу прочитать что-то в выходной, устраивалась с книгой в тепле и читала. удивительно.

---

Wenn du kommst, seh' ich dich kommen schon vom Rand der Welt
Es gibt nichts Interessantes hier
Die Ruinen von Atlantis nur
aber keine Spur von dir
Ich glaub' du kommst nicht mehr

@темы: music, see

---

поймала себя на мысли, что слишком сильно концентрируюсь на людях. хочется больше отрешенности, больше покоя, работать до беспамятства, обнаруживать себя в работе, выпалывать душу свою честным трудом, после которого чувствуешь себя достойно, заслуженно. я себя совсем запустила, никакой работы над собой, никакого самоосознания, конечно, тому есть вполне конкретная причина, но она на то и причина, что не оправдание. хочется взять себя в руки, хочется работать, хочется снова сесть на трудовую иглу: работал, пока не перестал воспринимать реальность, пока не потерял ориентацию в пространстве, а потом упал в постель, не чувствуя ни себя, ни головы, ни жизни, счастливый, переполненный. утром проснулся, первая мысль - о работе, о том, что нужно успеть, что можешь успеть, что сегодня ты сделаешь лучше, больше, выше, важнее, красивее, вернее.
сегодня был день, в который я успела много, и пока я работала, я чувствовала себя человеком, я не чувствовала усталости и грусти, я думала только о задании в руке. возможно, в этом ответ. но как, как отрезать себя от всего?

---

.

когда я прихожу с первого пробника, я сплю, только потом открываю учебники, чтобы успеть за оставшееся время повторить задачи, которые я решала последний раз полтора месяца назад, когда я возвращаюсь со второго пробника, я снова сплю. потом мне снова нужно идти на занятия, перед этим я встречаюсь с А., а возвращаясь пешком, от курсов до дома около четырех километров, я все пытаюсь вспомнить, как должно выглядеть мое лицо сегодня, я одергиваю себя, я сталкиваюсь коленями и путаюсь в ногах, я не могу дышать, в глазах соленая вода. когда я дохожу до дома, я не могу читать, смотреть финчера, говорить, я хочу только спать. я жду, пока сестра кричит на меня, она кричит так, что у меня начинает болеть голова, когда она толкает меня в плечо, я расплескиваю на себя кипяток. она кричит еще какое-то время, пока я пытаюсь вытереть воду со стола и пола, пробковым полотенцем собрать ее с бедер, потом уходит. я замираю на несколько минут над лужей на полу, мне хочется лечь и заплакать, но кафель холодный, сестра совсем рядом, а я не могу так, так нельзя. я прибираюсь, мою посуду, вешаю штаны сушиться (они уже не сидят на мне хорошо, потому что я ненавижу себя, а еще потому что с прошлой недели с меня сползло еще несколько сантиметров), возвращаюсь в комнату, сворачиваюсь на кровати, ставлю будильник, снова сплю. мне ужасно, ужасно холодно, несмотря на то, что кожу все еще саднит после кипятка, мне холодно так, что хочется заплакать из-за этого, потому что обидно, я свернулась в нескольких свитерах и старых клетчатых штанах отца, мне холодно, холодно, холодно. меня все преследует назойливая мысль о том, как же мне хочется быть красивой сегодня, вчера, мне так хочется быть красивой, потому что люди любят красивых людей, люди обнимают красивых людей, а я вспоминаю все истории о мертвецах, которые убивали любимых, потому что были голодны до человеческого тепла, им хотелось спрятаться от холодных костей, мне нужно тепло, человеческое тепло, мне хочется иметь значение, мне хочется, чтобы рядом кто-то говорил, постоянно говорил, потому что иначе начинаю говорить я, а мои разговоры так часто возвращаются к мысли о том, насколько это больно - если тебя пырнули ножом, как долго я бы чувствовала лезвие в животе, если бы оно прошло через зелено-белую кожу до рукоятки? я чувствую, насколько я больна, насколько больная моя голова, я чувствую себя, как человек, загнанный в неудобную неразношенную обувь не по размеру, только обувью такой оказывается все. это не помогает прогнать холод и какое-то песье, нечеловеческое одиночество, инстинкт, толкающий меня под руки. я надеваю самое любимое платье, любимые колготки, я трачу время на то, чтобы сделать что-то со своим лицом, я надеваю кольца и сережки, все это время я чувствую себя так, словно пытаюсь соскоблить корку с разбитой коленки, мне как-то неловко и странно, я чувствую в голове какую-то особенную томливость и пустоту.
у него широкие, горячие сухие ладони с очень грубой кожей, которая немного царапается, когда он проводит рукой по моей шее, заводя руку за спину, чтобы потрепать меня за ухо. он смеется и говорит что-то, я сначала не слушаю, потому что низкий голос отдается где-то в диафрагме, я вспоминаю, как последний раз сидела прямо перед барабанами, на которых играли, и это чувствовалось в ногах, руках, животе - мне кажется, он мог бы наговаривать стихи для глухих, он позволял бы им обнимать себя, брать себя за руки, и они бы заглядывали ему в глаза и ссутуливали плечи, потому что он казался бы им божеством, потому что он дарил бы им звучание. мне не нужно быть глухой, чтобы он казался мне божеством. он смеется при других, говоря что-то о том, что он единственный мужчина в моей жизни, мой первый, вокруг какой-то серебряный, легкий разный смех, я опускаю глаза и пытаюсь представить, будто я не ощущаю его руку на шее даже тогда, когда он с некоторым промедлением ее убирает. на нем сегодня рубашка, которую он украл у кого-то из кино, идеально белая, идеально сидящая и выглаженная, рубашка, кричащая об уверенности, успехе и совершенстве. он еще несколько раз дотрагивается до меня сегодня, наклоняясь надо мной, надевая на меня очки, когда они слетают с меня на учебники, потому что моя удача распространяется даже на них, я где-то потеряла винтик от дужки. каждый раз мне кажется, что на коже остаются следы. я все еще чувствую себя неправильно после того, как милый мой пьяный физтеховец положил руку мне на бедро, я не понимаю, я не хочу понимать.
когда я встречаюсь ненадолго с А., она заказывает для меня и себя особенно вкусный кофе, сидит рядом со мной, закинув ногу на ногу, она хочет, чтобы я говорила, но я не могу, поэтому говорит она, она улыбается мне, ее улыбка красива, но сегодня почему-то кажется какой-то неуместной. когда она смеется, ее легкий, красивый смех сегодня кажется каким-то неестественным. когда она, рассказывая мне что-то об однокурснике, смотрит на меня и поправляет аккуратным движением короткую юбку, она такая хрупкая и красивая, вечно в чем-то коротком и странном, но сегодня виден край ее чулок, я ношу такие же, это красивые чулки, но сейчас это выглядит как-то особенно пошло. последний раз я видела их на ней, когда она стояла в них передо мной в своей холодной квартире с большими окнами с деревянными ставнями, фотографиями одри хепберн и полками с книгами из детских серий, я сидела на высоком матрасе у стены, который заменяет ей кровать, он смешно проседает, когда она, как-то особенно красиво жестикулируя, садится рядом со мной. я вспоминаю, как поспешно, осознав все, я начала собираться. на ее лице прорезалась все так же красиво, как и все на ней, выглядящая печаль, когда она, вцепившись в мою руку, провожала меня до остановки, невпопад рассказывая о том, как она последний раз вышла на балкон и трижды ударила себя ножницами (я видела эти точки-следы, выглядят они пугающе, она такая маленькая, а кажется, будто на ней следы войны). сегодня, придерживая для меня дверь, она тянется к моей руке, не думая, я делаю какое-то неловкое движение, уворачиваясь, будто мне нужно найти ключи или что-то такое. она больше не тянется ко мне и, пока мы идем до перекрестка, выглядит так, будто вот-вот расплачется.
я чувствую себя худшим человеком. но, в конце концов, что мне остается, когда я могу только спать? я не думаю ни о чем, я снова влезаю в одежду, которая пахнет отцом, и пытаюсь не умереть от холода.

@темы: hahaHA i'm dead inside

---

давай разыграем каждую сцену из моего любимого черно-белого кино новой волны? давай, ты и я, против всех? или, может, хотя бы ты и я против депрессии? или можно так, давай заведем много-много белого, я найду нам проигрыватель, он будет петь голосом моррисси и всех, кого захочешь, а еще я принесу мои цветы, все мои растения, мы обязательно найдем место и для них, и для отцовских книг. у меня столько идей, разрушь любую, дай мне шанс, что у меня может что-то получиться. я так хочу, чтобы у меня получилось хоть что-то.
вечером я смотрю на старую любимую чашку, привезенную из последнего большого путешествия, и мне отчаянно хочется с размаху кинуть ее на пол, я так всегда боялась, что ее кто-нибудь разобьет, а сейчас мне больше всего хочется узнать, на сколько осколков она может разлететься. я понимаю, что кружка ни в чем не виновата, а еще я понимаю, что мне может стать легче. кружка переживает этот вечер. я, кутаясь в мой домашний свитер с воротником, вытягиваюсь, делаю несколько движений с пионерской зарядки, сгибаясь в суставах, снимаю чайник, завариваю любимые травы и жду, пока вода заберет запах и вкус. пока я стою над водой, от которой идет пар, я сжимаю пальцами запястье, немного больно, никто не заметит, будто и я ничего не понимаю и не знаю. пока чай остывает, я разбираю остывшее сухое постельное белье, складываю его, достаю цветы лаванды, растираю несколько между ладоней, кажется, будто этот запах может успокоить псину, которая бьется и скулит в моей груди. я рассказываю себе, какое лицо у меня будет завтра, как правильно будут сидеть мои вельветовые штаны, каким аккуратным будет серый свитер, каким вкусным чай в термосе. на моем лице не будет полос усталости (утром я проведу полчаса за тем, чтобы удалить с лица грусть, тоску, печаль, усталость, злость, разочарование. у меня получится. я могу улыбаться так, как улыбаются красивые девочки для фотографий на пленку. я вспоминаю, как это делать, губы немного болят, когда растягивается кожа, но я могу, смотрите, пока могу), на свитере не будет ненужных мятых складок. я не забуду красивые носки и сменные тенниски, легкие, когда я буду подниматься по лестнице, ноги будут легко пружинить, я буду улыбаться, мои зубы, мои руки и мои ноги будут словно говорить, смотрите, скоро весна, во мне столько сил и счастья, смотрите, я так рада и счастлива, все так хорошо. между часами матана, на которых я буду выводить каждый символ каллиграфическим почерком, стараясь, чтобы не было видно, как сильно я жму на ручку (каждое число все равно вдавливается в бумагу, тебе никого не обмануть), я сворачиваюсь на стульях, поставленных в ряд, кладу голову на ноги любочки, которая запускает длинные покрасневшие с холода пальцы в сине-зеленые волосы, бормочет, хмурится, ведет себя, как мальчишка из ее любимых советских фильмов. я не смотрю на любочку вопреки здравому смыслу, я прикрываю глаза, продолжая проговаривать про себя то, что придумала еще этой ночью. все так хорошо, так хорошо, я так счастлива.
дома я готовлю обед на себя, сестру и маму, которая навещает нас, сбежав на обед с работы, я готовлю овощи и грибы, я твердой рукой добавляю ровно столько специй, сколько нужно. вымыв стол и посуду, я улыбаюсь всем, включая ремонтника, заканчиваю легкий разговор, выворачиваюсь из тяжелых, как камни, разговоров о политике, и иду к себе в комнату. стоит мне оказаться за дверью, я прячусь под одеяло, потому что этой ночью я спала четыре часа, я ничего не чувствую, я не чувствую ни ног, ни рук, ни лица, пальцы дрожат, а в голове вата, но никто не должен об этом знать. ведь я так счастлива.

@темы: hahaHA i'm dead inside

---

.

я поняла, что у меня появилось что-то свое, только тогда, когда я сожгла все, до чего смогла дотянуться, и начала прикидывать в голове, сколько бензина нужно для того, чтобы сжечь все свидетельства, представляющие годы моей жизни, вместе с комнатой, в которой я прожил большую часть этих семнадцати лет. еще пару дней назад я, привычно свернувшись в острый комок, вцепившись зубами в кисть руки, чтобы не добавить к и так слишком драматичному образу немного моего старого доброго любимого подвывания, пыталась справиться с паникой от ощущения непринадлежности, неприкаянности, несостоятельности собственного существования. я иду по улицам города, в котором родилась и прожила долгие годы, и я не узнаю их: там, где были леса и поля, теперь стоят уродливые многоэтажки, и я вспоминаю стеклянный взгляд матери, когда она рассказывала мне, как там, где сейчас детская площадка, она когда-то ловила мышей среди травы и колосков, этих мышей она потом кормила молоком дома, в квартире, чьи окна выходили на это самое поле. я смотрю на людей, которые окружали меня, которые были близки когда-то, и понимаю, что смогла наконец откинуть их достаточно далеко от себя, чтобы никогда больше с ними не сблизиться. я смотрю на вещи, которые были важны для меня, и понимаю, что я могу теперь жить без них. я смотрю на себя в зеркало и знаю, что я выгляжу теперь совсем не так, как выглядела когда-либо. я заставляю себя останавливаться, чтобы в моем торжестве уничтожения следов собственного присутствия не уничтожить совсем все, хотя иногда кажется, что так будет лучше. но я не могу уничтожить свое прошлое без уничтожения себя. это кажется время от времени лучшей идеей, но на деле ей не является, мне хватает разумности, чтобы признавать это.
у меня есть люди, которым я доверяю и которых я люблю. с ними я чувствую себя в безопасности. они восполняют мою глубокую вросшую в кости бездомность. у меня есть записи, за которые не стыдно, а также планы и стремления. они восполняют отсутствие смысла.
я не знаю, страшно ли мне. я не знаю, нужно ли мне бояться. есть определенная вероятность, что прямо сейчас я совершаю очень большую ошибку. но знаете, что самое смешное? именно она внушает мне особенную уверенность и азарт. я даже скажу, что ошибки - это хорошо.
не хочу чувствовать себя живой, не чувствую, все хорошо.

---

это был обычный декабрьский понедельник

во снах окружающая действительность сжимает меня, мне больно, я плачу, я плаксиво и жалко жую губы, она сжимает ребра, пока не становится больно дышать, а легкие лопаются. я просыпаюсь. воздух давит на меня, свет давит на меня, время давит на меня, моя голова мешает мне жить.

тридцать первого я попыталась написать что-то о том, как прошел в итоге мой декабрь, вспомнила двадцать девятое, которое я провела, спихивая парня в лосинах, шубе и венке с колен, вспомнила и поняла, что не могу выразить все это словами. вместе с любовью мы сошлись на том, что никогда так не пили, как в эту осень с декабрем. год закончился, это счастье. четырнадцатый был сложным, а закончился катастрофой. я сломалась. если говорить о моем нынешнем состоянии, то с одной стороны я знаю, что время от времени, если не следить внимательно за своей головой, я начинаю плакать либо злиться на себя и придумывать, как за пять секунд поэффектнее разрушить свою жизнь, а в декабре мне казалось, что все, что может меня спасти - это таблетки; с другой стороны, каждый раз (как, например, сейчас, но я не знаю, не в том ли дело, что у меня был занят каждый день), когда мне становится лучше, мне кажется, что все закончилось, было не так серьезно и вообще не стоит внимания (мне в самом деле хочется все это побыстрее забыть). думаю, я уже давно перестала бы задумываться о своем состоянии, если бы не хотелось бы постоянно спать, из-за чего я не могу нормально работать, а голова бы не была набита ватой: остается совсем маленькое свободное пространство, в котором бьются друг о друга панические, невнятные, болезненные мысли, а логические цепочки не строятся.
я бы могла, наверное, написать о том, что я пытаюсь сейчас жить как нормальный человек и надеюсь с окончанием выходных выйти на учебу, будучи готовой к нагрузкам. о том, что я снова смотрю кино и читаю книги. о том, какое чудо все-таки джо, который подарил мне новый год. о том, что б. уехала, а кажется, что она все еще здесь. о том, что я методично пытаюсь избавиться от вещей, которые нужны другим, а не мне. я бы, наверное, могла, но не могу.

.

возможно, мне и сейчас хочется свернуться и заплакать, но это же ничего не значит, правда? правда? правдаправдаправдапра
хочется май (весенний воздух скорее бы и цветы много цветов мои вечно разбитые коленки и столько любимых шорт) без сдачи экзаменов хочется к морской воде хочется столько всего
но могу я так мало как же мало я могу (разве что продолжать продолжать продолжать а если я не хочу всем все равно продолжай)

---

у меня лучший новый год за много-много лет. никто не кричал и не налетал с кулаками, вокруг меня были чудесные люди, а именно - джо и его семья, сейчас я сижу на третьем этаже, где-то играет пластинка с битлами, кто-то шумит посудой, все немножко сонно собираются в кино.

tw: мое лицо

---

иногда я нахожу что-то прекрасное, чудесное, красивое, и замыкаюсь на этом чем-то, обычно это маленькая, малейшая мелочь: двадцать секунд из песни, пуговица на столе, красивая тень, приятно ложащееся на язык слово. иногда я нахожу такие красивые состояния, если их успеть привязать к какой-то вещи, их можно заставлять длиться, а иногда даже - возвращать, не такими же, но похожими. куда реже встречаются такие моменты, на которых я замыкаюсь, которые запоминаю, которые вырезаю будто из своей памяти в каком-то словесно-картиночном обличье, складывая к другим, чтобы потом их можно было перебирать.
вопрос заключается вот в чем. почему мне нельзя записать их на пленку? почему я не могу записать их на пленку, чтобы потом нажимать за мгновение до конца на перемотку? я прямо представляю себе старую пластиковую камеру с серыми легкими пластиковыми кнопочками, которые пощелкивают при нажатии. ну почему же, почему?

---

у меня есть пятнадцать причин, чтобы выйти в окно
но, пожалуй, я выберу две

.

три дня назад:
меня преследует ощущение, будто мир вокруг, вся материя, из которой он состоит, вся его геометрия, все это кричит, кричит, кричит, и этот крик заполняет всю мою голову, отдается где-то в легких, заставляет мелкой вечной дрожью биться мои пальцы. я хочу передать этот крик, но не могу. потому что и называю это "криком" только потому, что звук этот столь же громкий, а еще столь же наполненный чувством. я хочу делиться хотя бы потому, что одна этого выносить не могу.
десять дней назад:
в моей жизни так много спиртного, что иные товарищи уже начинают говорит, что, милый, это уже бесстыдство. я взмахиваю рукой и напеваю: искали счастье, а нашли вино, искали счастье, а нашли содом.

---

х

---

все думаю, что нужно что-то человеческое написать, а заканчивается все тем, что я просто зажимаю одну клавишу, получая растянутое до бесконечности "а", и этот набор букв выражает ситуацию куда полнее, чем любой другой.

---

.

помни, колин, помни, что красивое - больно и опасно, приговариваю я, вырезая фотографии, выписывая новые слова в черную тетрадь, вглядываясь в лица, держа людей за руки, глядя на рассвете и закате на обои в разных частях угловой квартиры, читая для себя вслух, вслушиваясь в current 93, проводя кончиками пальцев по ткани красивых платьев. я повторяю это постоянно. и все равно продолжаю позволять красивому влиять на меня глубоко, сильно, громко. моя тяга к режессированию собственной жизни сравнима, должно быть, с моментами Анни. я всматриваюсь по сторонам, складываю в шкатулки вырезки и обрезки, а потом шью из обрезков фоны и костюмы, из слов собираю слова и взгляды. моя шаткая память помогает разрезать былое на кадры.

не человек, инструмент. не могу найти альтернативы для этой позиции, этого самоощущения.



какое-то время назад, когда я перечитывала Бунина, говорила с отцом, много думала, ко мне вдруг пришла идея попробовать поститься, я не религиозный человек, меня привлекают обряды, а еще разные виды и грани аскетизма. меня интересовал какой-то опыт, который я могла бы приобрести, почему-то мне показалось, что, соответствуя неким строгим правилам которые можно, хаха, выкрасть как художник у постящихся, я смогу помочь себе, смогу остановиться. когда поговорила с постящимися, поняла, что фактически и так живу постоянно по правилам поста, будучи веганом и вообще очень неприхотливым человеком. не знаю, чего именно я ожидала от правил поста. зато позднее, уже сегодня, пролистывая отложенные статьи, наткнулась на заметку из "истории меланхолии", рассказывающей об аскетизме и голодании, распространенных среди писателей (много имен, Кафка, Вульф, вы и так их знаете). думаю, думаю, думаю. кажется, будто, держа себя в неком подобии строгости, в дисциплине, я смогу найти в себе силы, чтобы, хотела написать двигаться дальше, нет, на самом деле - делать хоть что-то. я все ищу ответы, в моей голове очень много глупых, оторванных мыслей, глупое состояние мое закидывает их дополнительной ватой. а хочется ясности, чистоты, остроты ума, хочется холода, хочется уверенности, хочется свежести и сил.

глупости говорю, знаю, что глупости, а все равно думать перестать не могу. больше всего хорошим человеком хочется быть и приносящим настоящую, практическую пользу.

если совсем честно - еще и человеком, способным что-то создавать, но это уже что-то пугающее, болезненное, въевшееся в кости, не верю, не могу. что со мной не так? еда моя, сон мой, воздух мой, дом мой, руки мои, голова моя, душа моя?



Поэт делается ясновидящим путём долгого, мощного и обдуманного расстройства всех чувств. Все виды любви, страдания, безумия; он ищет себя, испытывает на себе все яды, чтобы оставить от них только квинтэссенции. Это неизречённая пытка, где ему нужна вся вера, вся сверхчеловеческая сила, и он становится, ко всему прочему, великим страдальцем, великим преступником, великим проклятым и высшим Учёным! - Ибо он приходит к неведомому! Поскольку он больше, чем кто-либо, возделывает свою душу, уже богатую! Он приходит к неведомому, и когда в своём неистовстве он, наконец, теряет смысл своих видений, он их видит! И если ему суждено надорваться в своём устремлении к вещам неслыханным и не имеющим названия: придут новые труженики; они начнут с того уровня, на котором прежний поэт изнемог!

- Артюр Рембо

пришла пора перечитывать.

@темы: words

---

отчаянные времена требуют отчаянных мер.
слушала шостаковича, перечитывая дэдпула, подаренного мне джо. вот не зря, не зря я складывала много разных вещей на полку в течение осени, приговаривая зима близко. до этого покрасила волосы, приготовила тыкву. поговорила с б.
как-то даже будто и не плакала с пяти утра до пяти вечера.
а люба все еще говорит, что нужно больше пить.

еще люба говорит, что из меня хороший мальчик

---

.

вокруг всегда было много людей. были люди, которые говорили. были люди, которые молчали. которые обнимали, танцевали, пили, читали, засыпали в ванных, звонили по ночам, сжимали руку в кинотеатре, переплетали пальцы, трогали волосы, забывали свитера на кровати, кричали, плакали, смеялись, смотрели кино новой волны, болели, краснели носом ушами губами пальцами, рисовали, собирали мебель из икеи, вязали, пришивали мои пуговицы. было очень много людей. я могла сказать: смотрите, у меня есть, нет, не друзья, у меня есть товарищи. у меня есть семья. у меня есть стопка дипломов, благодарственных записок, медалей, нет, вы все-таки посмотрите, пока я заварю вам, да, хорошо, у нас есть зеленый, оставить место для воды. все хорошо.
каждый год, каждый год время исчисляется не днями, не неделями, не месяцами, нет, время кажется одним непрекращающимся, вечно длящимся моментом. за каждым шагом вытягивается многоножка, как на иллюстрации из книжки хокинга, все одно, одно и то же. в иные времена я не выходила из дома в течение месяцев, не видя в этом ничего странного или плохого. я не могу отделить в памяти события друг от друга. сегодня я понимаю, что таким образом потеряла большую часть своей сознательной жизни. годы и годы.
а люди, люди уходили, люди каждый раз заполняли собой все пространство, не оставляя места для того, чтобы вдохнуть, а потом уходили. когда долго задерживаешь дыхание, кажется, что воздухом можно захлебнуться. холодный, ледяной воздух втекает в легкие, в носоглотку, заволакивает глаза, и кажется, что ты не справишься с таким количеством незанятости вокруг. пустые пространства занимаются вещами и идеями. бакст, шиле, фотография линча, портрет артюра рембо, присланный к., с подписью, еще больше фотографий. сартр, камю, дебор, делез, дюшан, много французских имен, недостаточно французских имен. придумать что-то, занять незанятость чем-то. больше, больше, больше. привести новых людей. вытерпеть еще один удар, еще один, еще один, еще один, еще один - от сестры, от отца, от матери, от бабушки, от каждого, кого назовешь семьей. это твоя семья. твоя семья - это твоя крепость. твоя семья защитит тебя. тебе не нужно ничего, кроме твоей семьи. я читаю так много, как может выдержать моя голова, и больше, надеясь, что в один момент я смогу распасться до элементарных частиц. все время так больно, что кажется, если что-то, все, во мне не умирает, значит, я действительно распадаюсь, швы расходятся, линии нитей расходятся, я вспоминаю дешевые мамины ткани, красивый щелчок-укус больших черных ножниц, ткань расходится, расползаются долевые нити, мои вечно израненные короткие искусанные пальцы с оборванными ногтями не заживают больше.
в какой-то момент фотографий, репродукций, слов, французских имен, людей перестает быть достаточно для заполнения незанятого пространства, и я понимаю, что кормлю собой пустоту.
каждый раз, когда я вставляю цветы в кармашки и петлицы рубашек и пиджаков, прикрепляю мертвый бутон к пальто, я смеюсь про себя, думая, что у меня на этой вечеринке сегодня самый красивый венок.
мое имя, шесть букв, они произносят мое имя так тепло, говорят, что во мне жизнь, во мне тепло, во мне - много хороших слов, домашняя девочка, рыжеватые кудри, ты родишь самых красивых детей и выйдешь замуж первой, выйдешь за мужчину, который будет умнее и старше тебя, шесть букв, в тебе столько жизни и света. много слов, каждому все во мне сопротивляется. долгое время я чувствую ненависть к каждой из шести букв. я режу волосы, я ставлю на себе синяки, я хватаюсь за идею о независимости еще в детстве.
красивый венок, такой красивый венок. товарищ, давай, ты устроишь, чтобы у меня были такие цветы? ты только не плачь, пока не появится черно-белый фильтр и годар.
все заканчивается, я обучаюсь удивительному мастерству находить силу в том, что я могу, согласно словам из серой книги, обыграть бога в его же игре. у меня есть решение к каждой задаче, я уверена, что я нахожу контроль.
кто же знал, что на самом деле "все заканчивается" подразумевает под собой неспособность читать, думать, говорить, выходить на улицу и плакать.

@темы: hahaHA i'm dead inside

---

я на тебя всегда так смотрю, мне кажется, уменьшительно-ласкательное, ты искусство.
уменьшительно-ласкательное! я тоже так на тебя смотрю.

прячусь среди простыней, подушек и одеял, боюсь бьющей в глаза темноты, проснусь завтра рано, буду смотреть на снег. отец говорит, что погода сейчас такая паршивая, что хоть хватайся за голову и вой, а я говорю ему, неприятно кривя рот, что достоевский говорил иначе, достоевский говорил, что для человека с душой в любой погоде есть красота. отец замолкает, ему становится неприятно. для отца достоевский - это, я бы сказала, жизнь, но на самом деле, наверное, смерть. а когда-то есенина любил, а когда-то есенина боготворил, а когда-то со мной, разложив сборники, над есениным плакал, размазывая слезы по щекам кулаком.

у меня есть две манеры, которыми я беззастенчиво пользуюсь постоянно.
иногда я качаю головой, патетически как-нибудь вскидываю руки и протягиваю, повышая голос и разбивая на слоги, "ну это же не-вы-но-си-и-мо".
иногда я закрываю лицо ладонями, развожу пальцы и проговариваю либо мелко и быстро, "господи. господи. господи", либо медленно и шепотом раз, вытягивая в конце.

я не помню, откуда это вообще, но когда у меня снова лежит на коленях голова, и я перебираю волосы, всматриваясь в паркет под ногами, а голова, лежащая на коленях, смеется и плачет попеременно, я проговариваю: что, так плохо, что даже хорошо, так хорошо, что даже плохо? и голова прячет лицо в ткань моих брюк. чудесная формула такая. главное, правда описывает.

---

мы собрали много-много старых стульев, стоявших за школой, чтобы их кто-нибудь забрал, старые стулья с оборванной обивкой, старые стулья, с которых соскальзывают сиденья, никому ненужные стулья с откровениями, рисунками, замазкой (четырехбуквенное имя - дура! выскабленные три буквы. лицо) и собрали их так, чтобы на них можно было лежать. мы легли рядом на ряды стульев, на нас падал снег, такой, какой бывает в этих ваших рождественских фильмах, я неловко шутила про синяки под глазами цвета решетка шесть нолей, а потом мы молчали, было очень тихо, потому что это было раннее утро выходного дня, когда по всему городу, в любой точке, можно услышать, как едут поезда. я сняла очки и смотрела вверх, на небо, и снег застилал глаза, это было неприятно, ресницы залепляло холодными комками, я продолжала смотреть вверх. деревья небольшого леса неподалеку были черными, тени - черными, стены с щурящимися кирпичами - серыми, на комках снега, летящих на меня, тени были грязно-серыми, небо было цвета озерной воды, и мне казалось, что можно собраться с силами и придумать, будто я сейчас в инди-игре, я могу встать, отряхнуть от снега черные джинсы и шерстяную куртку и пойти на разъезжающихся ногах в лес, где встречу пару-тройку лесных духов, которые захотят меня прикончить, или место для жертвоприношения. мне нужно будет найти три разгадки, или ключ от калитки, или, быть может, кого-нибудь победить, и если я найду для этого силы, меня выпустят из этого леса, выпустят за грязно-красный забор, выпустят из моего бессилия, и я смогу пойти куда-то домой. когда снега становится слишком много, я понимаю, что не могу придумать, будто я сейчас в инди-игре, зато могу умереть от холода здесь же, на мертвых никому не нужных стульях. я встаю и ковыляю по направлению к дыре в грязном заборе, мой товарищ следует за мной, как умеет, без слов, а стулья остаются за нами во все том же положении. когда я бросаю на них последний взгляд, мне кажется, что стулья стоят как в том фильме о цирке уродцев, я напеваю один из нас, один из нас, стараясь не хрипеть, и ухожу.

@музыка: パンダ – 参らせる

---

снилось как цитировал далай ламу пока успешные люди в красивых пиджаках били меня ногами обутыми в красивые оксфорды в живот.